Неточные совпадения
Могила милосерднее ее, на
могиле напишется: «Здесь погребен
человек!», но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над
могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые
люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Вечерами Варвара рассказывала ей и Гогиным о «многобалконном» Тифлисе, о
могиле Грибоедова, угрюмых буйволах, игрушечных осликах торговцев древесным углем, о каких-то необыкновенно красивых
людях, забавных сценах. Самгин, прислушиваясь, думал...
С детства слышал Клим эту песню, и была она знакома, как унылый, великопостный звон, как панихидное пение на кладбище, над
могилами. Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни
людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
Потом он должен был стоять более часа на кладбище, у
могилы, вырытой в рыжей земле; один бок
могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами
людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
— Возмущенных — мало! — сказал он, встряхнув головой. — Возмущенных я не видел. Нет. А какой-то… странный
человек в белой шляпе собирал добровольцев
могилы копать. И меня приглашал. Очень… деловитый. Приглашал так, как будто он давно ждал случая выкопать
могилу. И — большую, для многих.
«Вот, Клим, я в городе, который считается самым удивительным и веселым во всем мире. Да, он — удивительный. Красивый, величественный, веселый, — сказано о нем. Но мне тяжело. Когда весело жить — не делают пакостей. Только здесь понимаешь, до чего гнусно, когда из
людей делают игрушки. Вчера мне показывали «Фоли-Бержер», это так же обязательно видеть, как
могилу Наполеона. Это — венец веселья. Множество удивительно одетых и совершенно раздетых женщин, которые играют, которыми играют и…»
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что
человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до
могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…
Вере подозрительна стала личность самого проповедника — и она пятилась от него; даже послушавши, в начале знакомства, раза два его дерзких речей, указала на него Татьяне Марковне, и
людям поручено было присматривать за садом. Волохов зашел со стороны обрыва, от которого удалял
людей суеверный страх
могилы самоубийцы. Он замечал недоверие Веры к себе и поставил себе задачей преодолеть его — и успел.
Одних унесла
могила: между прочим, архимандрита Аввакума. Этот скромный ученый, почтенный
человек ездил потом с графом Путятиным в Китай, для заключения Тсянзинского трактата, и по возвращении продолжал оказывать пользу по сношениям с китайцами, по знакомству с ними и с их языком, так как он прежде прожил в Пекине лет пятнадцать при нашей миссии. Он жил в Александро-Невской лавре и скончался там лет восемь или десять тому назад.
Романтики, глядя на крепости обоих берегов, припоминали
могилу Гамлета; более положительные
люди рассуждали о несправедливости зундских пошлин, самые положительные — о необходимости запастись свежею провизией, а все вообще мечтали съехать на сутки на берег, ступить ногой в Данию, обегать Копенгаген, взглянуть на физиономию города, на картину
людей, быта, немного расправить ноги после качки, поесть свежих устриц.
Старый бахаревский дом показался Привалову
могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого
человека.
Китайцы-проводники говорили, что здесь с
людьми всегда происходит несчастье: то кто-нибудь сломает ногу, то кто-нибудь умрет и т.д. В подтверждение своих слов они указали на 2
могилы тех несчастливцев, которых преследовал злой рок на этом месте. Однако с нами ничего не случилось, и мы благополучно прошли мимо Проклятых скал.
Но еще страннее, еще неразгаданнее чувство пробудилось бы в глубине души при взгляде на старушек, на ветхих лицах которых веяло равнодушием
могилы, толкавшихся между новым, смеющимся, живым
человеком.
Восстание умирало. Говорили уже не о битвах, а о бойнях и об охоте на
людей. Рассказывали, будто мужики зарывали пойманных панов живыми в землю и будто одну такую
могилу с живыми покойниками казаки еще вовремя откопали где-то недалеко от Житомира…
Но нет, нисходи, познай подземные ухищрения
человека и, возвратясь в отечество, имей довольно крепости духа подать совет зарыть и заровнять сии
могилы, где тысящи в животе сущие погребаются.
Для них я портреты
людей берегу,
Которые были мне близки,
Я им завещаю альбом — и цветы
С
могилы сестры — Муравьевой,
Коллекцию бабочек, флору Читы
И виды страны той суровой...
Но не мертвецы же все эти жалкие
люди, не в темных же
могилах родились и живут они.
Тут же узнал от Горбачевского, поселившегося на старом нашем пепелище, что, гуляя однажды на кладбищенской горе, он видит
человека, молящегося на ее
могиле.
Вихров для раскапывания
могилы велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом деле. Сошлось
человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и лица у всех были невеселые и непокойные. Вихров велел им взять заступы и лопаты и пошел с ними в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от деревни всего с версту. Доктор тоже изъявил желание сходить с ними.
«Сколько из тех
людей, — невольно подумалось Вихрову, — которых он за какие-нибудь три — четыре года знал молодыми, цветущими, здоровыми, теперь лежало в
могилах!»
В отношениях
людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов.
Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до
могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
Полиция насторожилась, вытянулась, глядя на своего начальника. Над
могилой встал высокий молодой
человек без шапки, с длинными волосами, чернобровый, бледный. И в то же время раздался сиплый голос начальника полиции...
— Я скажу всего несколько слов! — спокойно заявил молодой
человек. — Товарищи! Над
могилой нашего учителя и друга давайте поклянемся, что не забудем никогда его заветы, что каждый из нас будет всю жизнь неустанно рыть
могилу источнику всех бед нашей родины, злой силе, угнетающей ее, — самодержавию!
Когда гроб зарыли —
люди ушли, а собака осталась и, сидя на свежей земле, долго молча нюхала
могилу. Через несколько дней кто-то убил ее…
—
Люди, истощенные голодом, преждевременно ложатся в
могилы, дети родятся слабыми, гибнут, как мухи осенью, — мы все это знаем, знаем причины несчастия и, рассматривая их, получаем жалование. А дальше ничего, собственно говоря…
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов
людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни,
человек сделал еще шаг к своей
могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен.
— Хорошая! — кивнул головой Егор. — Вижу я — вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря правду. Вот недавно воротился из ссылки мой товарищ. Когда он ехал через Нижний — жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск — они уже были в московской тюрьме. Теперь очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный
человек, пять лет такой жизни свели ее в
могилу…
По всем направлениям кладбища расходились
люди, за ними, между
могил, тяжело шагали полицейские, неуклюже путаясь в полах шинелей, ругаясь и размахивая шашками. Парень провожал их волчьим взглядом.
Недалеко от нее, на узкой дорожке, среди
могил, полицейские, окружив длинноволосого
человека, отбивались от толпы, нападавшей на них со всех сторон.
И поверьте, брак есть
могила этого рода любви: мужа и жену связывает более прочное чувство — дружба, которая, честью моею заверяю, гораздо скорее может возникнуть между
людьми, женившимися совершенно холодно, чем между страстными любовниками, потому что они по крайней мере не падают через месяц после свадьбы с неба на землю…
— Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги. Пар! пар! да пар-то, вот видишь, делает
человеку честь. В этой выдумке присутствует начало, которое нас с тобой делает
людьми, а умереть с горя может и животное. Были примеры, что собаки умирали на
могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал: ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный
человек…
А тут Соня добралась до этого дьявольского цыганского престо-престиссимо, от которого ноги молодых
людей начинают сами собой плясать, ноги стариков выделывают поневоле, хоть и с трудом, хоть и совсем не похоже, лихие па старинных огненных танцев и кости мертвецов шевелятся в
могилах.
Люди Басманова и разбойники окружили Серебряного. Татары были разбиты наголову, многие отдались в плен, другие бежали. Максиму вырыли
могилу и похоронили его честно. Между тем Басманов велел раскинуть на берегу речки свой персидский шатер, а дворецкий его, один из начальных
людей рати, доложил Серебряному, что боярин бьет ему челом, просит не побрезгать походным обедом.
Входим в лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника. Мне кажется, что это очень хорошо — навсегда уйти в лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В лесу нет болтливых
людей, драк, пьянства, там забудешь о противной жадности деда, о песчаной
могиле матери, обо всем, что, обижая, давит сердце тяжелой скукой.
Скосив на нее черные глаза, Кострома рассказывает про охотника Калинина, седенького старичка с хитрыми глазами,
человека дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли в песке кладбища, а поставили гроб поверх земли, в стороне от других
могил. Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана белой краской, — изображены крест, копье, трость и две кости.
Ведомо ли тебе, какую жизнь ведет русский поп, сей „ненужный
человек“, которого, по-твоему, может быть напрасно призвали, чтобы приветствовать твое рождение, и призовут еще раз, также противу твоей воли, чтобы проводить тебя в
могилу?
Подполковник Николай Вадимович Рубовский, невысокий плотный
человек с густыми бровями, веселыми серыми глазами и прихрамывающею походкою, отчего его шпоры неровно и звонко призвякивали, был весьма любезен и за то любим в обществе. Он знал всех
людей в городе, все их дела и отношения, любил слушать сплетни, но сам был скромен и молчалив, как
могила, и никому не делал ненужных неприятностей.
Между крестами молча ходили
люди. Кожемякин издали увидал лохматую голову Ключарева; певчий без шапки сидел на чьей-то
могиле и тихонько тонким прутом раскачивал стебель цветка, точно заставляя его кланяться солнцу и земле.
Всю зиму, не слушая её печальных вьюг, он заглядывал в будущее через
могилу у своих ног, писал свои покаяния и гимны, как бы прося прощения у
людей, мимо которых прошел, — прощения себе и всем, кто бесцветной жизнью обездолил землю; а в конце весны земля позвала его.
Матвей поглядывал на Ключарева, вспоминая, как страшно спокойно он пел, этот
человек, идя за гробом отца и над
могилой.
— «А он дважды сказал — нет, нет, и — помер. Сегодня его торжественно хоронили, всё духовенство было, и оба хора певчих, и весь город. Самый старый и умный
человек был в городе. Спорить с ним не мог никто. Хоть мне он и не друг и даже нажёг меня на двести семьдесят рублей, а жалко старика, и когда опустили гроб в
могилу, заплакал я», — ну, дальше про меня пошло…
— Где я? — продолжал Фома. — Кто кругом меня? Это буйволы и быки, устремившие на меня рога свои. Жизнь, что же ты такое? Живи, живи, будь обесчещен, опозорен, умален, избит, и когда засыплют песком твою
могилу, тогда только опомнятся
люди, и бедные кости твои раздавят монументом!
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать на его
могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы
человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
— Я с вами не согласен, — присовокупил Круциферский, — я очень понимаю весь ужас смерти, когда не только у постели, но и в целом свете нет любящего
человека, и чужая рука холодно бросит горсть земли и спокойно положит лопату, чтоб взять шляпу и идти домой. Любонька, когда я умру, приходи почаще ко мне на
могилу, мне будет легко…
Алексис не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их. К тому же он был удивлен не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его
могилой матери, прахом отца позволить ей взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано:
человек сонный может только сердиться на того, кто ему мешает спать, — нервы действуют слабо, все находится под влиянием устали.
Как свежую
могилу покрывает трава, так жизнь заставляет забывать недавние потери благодаря тем тысячам мелких забот и хлопот, которыми опутан
человек. Поговорили о Порфире Порфирыче, пожалели старика — и забыли, уносимые вперед своими маленькими делами, соображениями и расчетами. Так, мне пришлось «устраивать» свой роман в «Кошнице». Ответ был получен сравнительно скоро, и Фрей сказал...
А сколько по этим кладбищам гниет не успевших даже проявить себя талантов, сильных
людей, может быть, гениев, — смотришь на эти
могилы и чувствуешь, что сам идешь по дороге вот этих неудачников-мертвецов, проделываешь те же ошибки, повинуясь простому физическому закону центростремительной силы.
Всё ясно ревности — а доказательств нет!
Боюсь ошибки — а терпеть нет силы —
Оставить так, забыть минутный бред?
Такая жизнь страшней
могилы!
Есть
люди, я видал, — с душой остылой,
Они блаженствуют и мирно спят в грозу —
То жизнь завидная!
Звезды, глядящие с неба уже тысячи лет, само непонятное небо и мгла, равнодушные к короткой жизни
человека, когда остаешься с ними с глазу на глаз и стараешься постигнуть их смысл, гнетут душу своим молчанием; приходит на мысль то одиночество, которое ждет каждого из нас в
могиле, и сущность жизни представляется отчаянной, ужасной…